Я шлялся по притонам тайным
И по сомнительным друзьям.
И стал участником случайным
Событий — их открою вам.
В те годы был я свят и молод,
Стремился к звездам, а не вниз.
Духовности насущной голос
Меня преследовал и грыз.
Но разве девственность и святость
Для кабаков и пьяных сцен?
Разгульная их неопрятность
Взяла меня в свой мутный плен.
Нас формирует окруженье,
Неистребимость бытия.
Иные с ним ведут сраженья,
Свое отстаивают «я».
Свое же «я», свое же мненье,
Я окружению вручил.
Куда меня несло теченье,
Туда безропотно и плыл.
И направлял я бесшабашно
В заблудший свет свои стопы
О, этот узурпатор страшный —
Всеволье масс, синдром толпы.
Что это? Придурь? Срам до жути?
Или прощальный взмах крыла?
Ведь я, интеллигент по сути,
С бомжом пил с одного горлá.
Однажды привела дорога
К друзьям на праздничный обед.
Шутили плоско, пили много,
Несли какой-то пьяный бред.
Тут друг свою жену ударил,
Расквасил нос и губы вкровь.
За то, что с нею я «базарил»
Про жизни смысл и про любовь.
Есть и у подлости в начале
Свое начало всех начал —
Все гости тупо промолчали,
И я трусливо промолчал.
Нет, я всерьез, не понарошку,
Стал неразборчив, худ и сиз.
И по извилистой дорожке
Катился и катился вниз.
Себя я превращал в мочало,
Хирел от пьянства и тоски.
Меня все это поглощало,
Словно зыбучие пески.
Таким, как я, живется худо,
Действительность, как страшный сон.
Я не работал, а откуда
Брать деньги на «похмелеон»?
Не опохмелишься — и крышка,
Но я пел выдумке хвалу —
Заталкивал костыль под мышку,
И становился на углу.
— Подайте, люди, инвалиду,
Афганцу, видевшему ад!..
Без костыля я жалок с виду,
А тут — герой, хоть без наград.
А тут — дитя судьбы-злодейки,
Смерть видевшее на войне.
И люди кровные копейки
Сердечно отдавали мне.
Свою судьбу я крыл и крою,
Зато был постоянно пьян.
И этим оскорблял героев,
Тех, кто прошел через Афган.
Паденье вниз, дурные вести,
Не отравляли жизни мне.
Я был без совести и чести,
Ведь я их утопил в вине.
Как ноги тащит пес от чумки,
Так я судьбу свою волок.
Однажды я украл из сумки
У старой бабки кошелек.
В нем были крохи, их хранила
Старушка, может быть на хлеб?
А я купил себе «чернила» —
Вершину всех своих потреб.
Вершина пропастью бездонной
Явилась мне на много лет.
Я жил, грядущего лишенный,
А в общем — жил я или нет?
За это каждый лично платит,
Что есть у жизни на счету...
А я заканчиваю. Хватит!
Довольно! Подвожу черту.
* * *
О, Господи! Какое счастье,
Я прекращаю этот бред!
Нарисовал я в одночасье
Свой... Нет, совсем не свой портрет.
Да, я пока что свят и молод
И не вкусил сей страшный грех.
Я, к счастью, жизнью не расколот,
Словно не вызревший орех.
Мне, как и многим, неохота
Богатство потерять свое —
Друзья есть, девушка, работа,
Есть хобби, «планов громадье».
А жизнь вокруг — какое чудо!
Живи, дерзая и любя.
Я был бы форменным Иудой,
Когда бы предал сам себя.
Представил я, а что бы было,
Какой бы я платил ценой,
Когда бы дьявольская сила
Вот так же овладела мной?
Ведь я нарисовал картину,
Когда и белый свет не мил.
Я следствие, а не причину,
Изобличил, изобразил.
Причина — в нас, ее мы пылко
Храним, покуда будем жить...
Передо мной стоит бутылка
С названьем: «Пить или не пить?»
2015