Мы в жизнь приходим, как один, свободны,
Произнося лишь слово «мама», но...
Но в жизни ежедневной, ежегодной,
Ограничений всяческих полно.
Ограниченья в гены человека
Давно и основательно вошли.
Сначала бдит родителей опека:
— Не упади!
Не бегай!
Не шали!
Затем и школа, с первых классов, жирно
Подчеркивает внутренний устав:
— К доске!
К столу!
Молчать!
Сидите смирно!
Не пререкаться!
Всё!
Учитель прав!
Потом работа до седьмого пота —
Не сунь начальству поперек язык.
И всё равно, за просто так, без счета,
Начальство дарит нам за втыком втык.
Ещё — нас держит в рамках государство,
Внимательно, покуда не умрём.
Нельзя сказать, что это от коварства —
Так принято у нас и «за бугром».
Свободу пьёт лишь ветер в чистом поле
И то, когда преград нет на пути.
А чья-то воля, для других неволя,
Конец свободе, как тут ни крути.
Вот так и приучают нас с рожденья —
Мы — часть толпы, извне — запретов круг.
И мы порой боимся свое мненье
Внутри этой толпы озвучить вслух.
Влачат так годы многие народы,
Виновные порою без вины.
Печально, если люди от свободы
По чьей-то воле злой отлучены.
*
Правитель некий, пред лицом народа,
Преступника судил, вещая так:
— Он воспевал свободу, а свобода,
Она канонов и запретов враг.
И если по душе сей враг кому-то,
Я несогласным разъяснить хочу —
Свобода — это бунт!
Свобода — смута!
Свобода — что хочу, то ворочу!
Указ, приказ, а не свобода правит,
Лишь только силу в этом мире чтут.
Так пусть палач смутьяна обезглавит —
И да свершится справедливый суд!
Правитель всех окинул грозным взглядом,
Скривив при этом в напряженьи рот,
Аплодисменты вызвав сплошь и рядом,
Обрушившиеся на эшафот.
Среди согласных всех (по принужденью),
И среди всей покорности слепой,
Один лишь не скрывал своего мненья
Тем, что не аплодировал с толпой.
Он не был легкомысленно-беспечен,
А верен убежденью своему.
И сразу был правителем замечен,
Был воздух гневным криком изувечен:
— А ты не рукоплещешь почему?
Вот здесь, на эшафоте, хватит места
Для всяческой упрямости тупой!
И злобный крик, в сопровожденьи жеста,
Как мрак, повис гнетуще над толпой.
Правитель, в смельчака зрачками целя,
Опять взревел, казалось, на весь свет:
— Иль ты зааплодируешь немедля,
Иль я тебя...
Но прозвучало: — Нет!
Нет! Я не аплодирую тирану!
Я верен правде — и на том стою.
Свободу мысли я менять не стану
На милость недостойную твою.
Правитель, от негодованья белый,
Смягчил свой голос ласковостью нот:
Ну что ж, упрямец,
Коль такой ты смелый,
С приговорённым рокировку сделай —
Взойти вместо него на эшафот.
В толпе ты корчишь из себя героя
Ещё не взвесив «против» все и «за».
Увидим, что слова пустые стоят,
Когда посмотрит смерть тебе в глаза.
Спасти приговорённого ты можешь,
Своим упрямством убедив всех нас —
Коль ты на плаху голову положишь,
Смутьяна я помилую тот чáс.
Но и ещё есть шанс спастись, не скрою,
Поаплодируй трону моему
И мне прилюдно — я тогда обоим
Вам жизни сохраню — тебе, ему.
Смельчак взошел решительно и смело
На эшафот, достоинство храня.
Толпа же еще больше оробела,
Всё глубже погружаясь в драму дня.
Воскликнул незнакомец с эшафота:
— Свободы ради я на всё готов!
И если в этом сомневался кто-то —
Напрасно!
Не срубить вам всех голов!
Я головою жертвую без страху,
Слагаю жизнь, и только потому,
Чтобы тиран не положил на плаху
Свободу, ненавистную ему.
Пусть тирания временно в зените,
Но близок, близок твой, тиран, закат.
Вот я на плахе, а теперь — рубите!
Что ж ты, палач, попятился назад?
Как будто наступило очищенье
В сердцах людей, у каждого в душе.
И робость уступила восхищенью,
И страх не так уж страшен стал уже.
Палач, чья в этом практика большая,
По локоть руки чьи давно в крови,
Он на тирана глянул, вопрошая,
И тот рукой махнул ему —
Руби!
Топор, сверкнув дугой, привсвистнул сухо,
Рубя в мгновенье шею, позвонки.
И с плахи голова упала глухо,
Чертя горячей кровью ручейки.
Раздался страшный стон тысячегласый
И, погружаясь в ужас, тóтчас смолк.
Правитель всех окинул взглядом властным,
Оскалил зубы, как голодный волк.
Он наслаждался тишиной покорной
И упивался «праведным судом».
Он, только он, правитель — и бесспорный,
И каждый должен бить ему челом.
Уверен он, что, правя, не тиранит —
И произнес он с трона своего:
— Ну, кто ещё вместо смутьяна встанет
На эшафот, чтоб заменить его?
Суд правый в обезглавленное тело,
Не медля, превратит любую спесь...
Есть смельчаки?
И кто-то крикнул смело,
Рванувшись к эшафоту:
— Здесь я! Есть!
Чтоб жили все свободно и прекрасно,
Пусть ляжет на алтарь и жизнь моя!
И вдруг взметнулось к небу громогласно:
— И жизнь моя!
И я! И я! И я!
Толпа...
Нет, не толпа уже, а люди,
Хозяева своей родной земли,
Вперед рванулись и единства грудью
Правителя и эшафот смели.
И жертва не напрасной оказалась —
Воспрянул дух людей — могучий дар.
И искорка всего лишь — эка малость,
А грандиозный разожгла пожар.
Диктатора питал из каждой щели
Страх подданных, не знавших перемен.
Но подданные страх преодолели,
Вздохнули полной грудью, встав с колен.
Народ весь, процветая год от году,
На лаврах не дремал, свободным став —
Приумножал, ценил, берёг свободу —
Гарантию своих законных прав.
*
Есть у свободы сторона обратная,
Порой вскружает головы, как медь.
Свобода — часть сознанья деликатная,
И пользоваться ей — надо уметь.
Своя свобода — наше дело личное,
От нас она зависит целиком —
Жизнь может быть всецело гармоничною
Иль нас крутить, как хаотичный ком.
Мы со своей свободой полноценною
Не вправе лезть «в соседний огород» —
В свободу чью-то неприкосновенную,
В их жизнь вторгаться — и наоборот.
Вот так мы все взаимоограничены,
Свободны, лишь имея меч и щит.
Закон один для всех, он обезличенный:
Дом — наша крепость, не для вех открыт.
И в жизни государств, без исключения,
Свободы не бывают без препон —
Поступки наши, наше поведение,
Жизнь нашу регулирует закон.
Откуда начат путь, туда приехали,
Но без вопросов, будет ли ответ?
Закон для всех свобод —
Добро, помеха ли?
Но нет законов и свободы нет.
Законы в беззаконии немыслимы,
Но исключений впереди стена —
Законы, для преступников не писаны,
Диктаторам свобода не нужна.
А впрочем, далеко ходить не надобно,
Противоречий всех не сосчитать.
И Ливия была тирану рада бы,
Когда бы мог из мертвых он восстать.
Богатый край тот нынче опустóшенный
«Свободой», что извне завезена.
Так может всё же прав правитель сброшенный —
Власть — лишь единоличная сильна.
И снова разных мыслей завихрение
Сегодня в них запутались века.
Чтобы не стать мне жертвой заблуждения,
Я ставлю многоточие... пока...
5.01—8.01.2021.
Минск