***
Из сочащихся в стены извечных знамений
выбрано знамя застойного сна,
солнца в подушке, света в бокале - пустом и без дна
радость стиральной машины, многих и многих рождений;
руки, когда-то распятые, сложены за головой,
вместо толпы с камнями - камни холодных стен,
исповедь перед дулом,
стук оловянной ногой,
гора неопознанных трупов,
сеть безупречных систем.
В побеге от снов вознесённые к небу
истерикой мрамора руки убийц
как песня о днях бесконечного бега
в крестовом походе отряда без лиц;
стекая по бёдрам безрукой богини
потом и кровью снесённых голов
на плаху взойдя абсолютно нагими
в полете без крыльев и в ночи без снов
свободной от похоти тёплого мира
от влаги влагалищ и сухости губ
носками сапог зарывая в могилу
шипами цветов искалеченный труп;
буквы закона и смерть многоточий
иглы приказов под ногтями намерений
в брачной постели святой первой ночи
страны, обручённой с последней Империей.
Мы стояли
вдоль стен лабиринта
перекрёстками
скрещенных взглядов
выставляя себя на витрину -
сотней серых застывших отрядов -
провожая его конвоем
наших скрещенных мыслей вслух
отпуская его без боя
перекрёстками скрещенных рук;
мы стояли
мы стали глазами
стали рядом провожающих глаз
стали плёнкой
одинаковых кадров
в каждом кадре -
один его шаг;
мы стояли,
всё больше влюбляясь
в этот быстрый уверенный темп,
и он шёл, не меняя шага
оставляя за метром метр;
мы старались увидеть дважды
чтоб запомнить, пока не ушёл,
затаив дыхание, каждый,
мы стояли пока он шёл
чередой бессмысленных статуй,
сотней влившихся в стены тел
затаив дыхание, каждый,
мы стояли,
а он летел.
Белая птица мира
била
крылом о холодный мрамор
звуки ударов
сквозь шелест
конвульсий белой одежды
в обнажении
клюва надежда
насытиться розовой
плотью
сквозь холод
и мрамор добраться
до голода
ждущего тела
до разинутых клювов
пальцев
до стона
красные в кадыке
в истоме
холодного мрамора
белая птица мира
била
крылом одежды
в обнажении
клюва надежда
в холоде разрушается
мрамор в белых
шёлковых латах
истерика голода
отражается
в белых глазницах
статуй.
* * *
белый счастливый город
от холода длинный и с тонкими
венами; мы — песчаные красные
души, льемся из снов в квадраты
площадей квартир и кроватей
пропитанных спермой и пустой болтовней
голубиным урчаньем балкона,
загаженным чердаком завещаний
вместо спинки у кресла — памятник
тянет руку из сотен томов, что
в квадратах полок, шкафов и
квартир и кроватей, пропитанных
семенем снов и мечтаний
пустая поллюция утра вольется
из снов в квадраты
раковин, буфетов и квартир
с кроватями, усеянными
дохлыми крысами —
белый счастливый город.
07.08.00
разбитой об голос осеннее небо больной головой
кинуться и кануть в собственном взгляде
расклеить его по стенам квартиры
и вылиться кровью на читаной утром
и вечером и каждый день
новостей никогда не бывает
зато меняются номера
в безупречности
календаря
остаётся право
повеситься
Я
оживу
буду жить
буду жить снова
вознесусь к небу с дымом
сожжённых мною газет с номерами
сожжённых событий сожгу календарь
небо примет мой новый крик мне не жаль
расклеенных в комнате взглядов они мне больше
никогда я не буду смотреть или литься кровью
я выльюсь как песня из петли вокруг шеи мне
больше не нужно ждать.
|
|
